Маргарита Николаевна уже долгое время находилась на пенсии. Каждый день, как правило, она совершала свою привычную прогулку к детскому саду, находящемуся неподалеку от ее дома. В руках она не держала ничего лишнего: её верный спутник – пудель по имени Барон – был тем, что делал её визит в садик менее подозрительным для окружающих. Собаки были считались обычным явлением в парке, и это позволяло Маргарите Николаевне blend in среди прочих родителей и прохожих.
Каждый день Маргарита Николаевна совершала ритуал наблюдения за детьми через забор детского сада. Её взгляд был сосредоточен, и она почти с фанатичным интересом следила за происходящим. Её лицо, обычно строгое и невыразительное, расцветало светлой, едва заметной улыбкой, когда её взгляд упирался на одного конкретного мальчика, которого она, похоже, особенно полюбила. Мальчику было около трёх лет, и Маргарита Николаевна была уверена, что он имеет много общего с ее сыном, Димой, когда тот был в этом возрасте.
Каждый шаг, каждое движение ребёнка, каждое его взаимодействие с окружающими Маргарита Николаевна воспринимала как важное событие. В её глазах он был не просто ребенком, а носителем продолжения ее семьи, прямым потомком, которого ей так не хватало. Она восхищалась им и старалась запомнить всё, чтобы затем пересказать своему мужу, Николаю Петровичу, который из-за проблем с давлением и частых скачков здоровья практически не покидал квартиру. Николай Петрович боялся повторения инсульта, и супруги старались не подвергать его излишнему стрессу.
Маргарита Николаевна по-своему пыталась утешить себя тем, что её наблюдения за мальчиком были хоть каким-то способом поддержания связи с его родителями, несмотря на тот факт, что реальное общение с ним было для нее закрыто. «Серёженька, ты так похож на своего папу, на нашего Димочку. Как же я могла ошибаться и думать, что ты не наш? Ты – мой собственный внук!» – повторяла она про себя, улыбаясь от радости.
Барону было крайне скучно стоять в тени заборной решетки и наблюдать за этим монотонным процессом. Его терпение было под угрозой, и, возможно, единственное, что позволяло ему сохранять спокойствие, было надежда на то, что вскоре они отправятся в парк, где он сможет немного развлечься, побегать и насладиться свежим воздухом.
Но все эти мысли и наблюдения для Маргариты Николаевны прерывались с окончанием прогулки детей. Как только дети уходили, и детский сад снова наполнялся тишиной, Маргарита Николаевна направлялась домой, где её ждал Барон. Возвращение домой становилось последней стадией её ежедневного ритуала. Она садилась на лавочку возле подъезда своего дома, вынимала телефон и сделала привычный звонок своему сыну.
— Димочка, привет. Как дела? Скажи, пожалуйста, что сказала Катя? Нам разрешили увидеть Серёжку? — спрашивала она с нескрываемым волнением.
— Мама, мне жаль, но Катя не разрешила. Она не хочет, чтобы вы видели Серёжу. Я ничего не могу с этим поделать. Пока он был маленьким, я мог привозить его к вам, но теперь, когда он подрос, он все расскажет Кате. Я не хочу, чтобы у нас дома начался скандал. Я не готов к этому, — отвечал Дима, чётко и ясно выражая свою беспомощность в данной ситуации.
— Я понимаю, сынок. Но ты всё же постарайся поговорить с ней снова. Пожалуйста, попытайся, — просила Маргарита Николаевна, стараясь сохранить спокойствие, но её голос всё равно выдал нотки отчаяния.
— Попробую, мама, но гарантировать, что что-то изменится, я не могу, — ответил Дима, зная, что это не то, что хочет услышать его мать.
С каждым днём её надежды угасали, а ожидание становилось всё более болезненным. Маргарита Николаевна продолжала свою рутину, каждое утро с волнением ожидая встречи с мальчиком, который так и оставался для нее не только символом утраченного, но и непредсказуемым источником новых разочарований. Её дни стали сложной комбинацией меланхолии и беспокойства, приправленной постоянно греющим чувство неосуществимой надежды.
Каждый день, по возвращении домой, Маргарита Николаевна садилась на свою старую деревянную лавочку, позвонив сыну и получая одно и то же разочаровывающее сообщение. С каждым новым разговором её надежда на изменение ситуации становилась всё более призрачной. Время шло, и хотя она продолжала свою привычную прогулку к детскому саду, её глаза больше не светились радостью при виде мальчика. Вместо этого в её взгляде поселилось постоянное разочарование.
С каждым новым днём её наблюдения за детьми становились всё более механическими и бессмысленными. Она уже не могла вспомнить, что именно её привлекало в этом мальчике. Единственным утешением оставался Барон, который, кажется, тоже чувствовал перемены в настроении своей хозяйки. Он смотрел на неё с выражением непонимания и беспокойства, как будто интуитивно ощущал, что всё не так, как должно быть.
Маргарита Николаевна решила обратиться к сыну ещё раз. Её терпение было на исходе, и она не могла уже скрыть своего гнева и отчаяния. Ее бесконечные попытки сделать так, чтобы её семья вновь объединилась, казались тщетными. Каждый разговор с Димой становился всё более напряженным, ее вопросы были полны скрытого упрека и безысходности.
— Дима, сколько можно? Скажи, пожалуйста, что Катя поддаётся на уговоры. Мы ведь имеем право видеть внука, — на этот раз её голос дрожал от эмоций, в которых смешались страх и отчаяние.
— Мама, я уже объяснял тебе, что всё это бесполезно. Катя не изменит своё решение. Мы не можем ничего с этим сделать, — ответил Дима, его голос был полон усталости.
Каждый отказ, каждое напоминание о невозможности встречи вносили новый виток в её внутреннюю борьбу. Маргарита Николаевна стала ощущать, что её жизнь скользит в бездну бесполезности. Однажды, когда она снова сидела на лавочке после звонка, её взгляд был пустым и отрешенным. Пес, Барон, сидел рядом, но даже его присутствие не могло исправить ту пустоту, которая заполнила её душу.
Дни превратились в монотонное повторение, и ожидание стало для неё не просто физическим, но и психологическим бременем. Она с тоской осознавала, что её усилия, её привязанность и ее постоянные попытки восстановить семейные узы не принесли ни малейшего результата. Дети, которых она когда-то радостно наблюдала, теперь были для нее не более чем напоминанием о том, что ее собственные семейные связи начали распадаться.
Одним осенним вечером, когда туман окутал улицы, и прохлада напоминала о приближающейся зиме, Маргарита Николаевна, как обычно, пришла к детскому саду. Она смотрела на пустую площадку, где дети уже ушли, и почувствовала, как отчаяние накатывает на неё с новой силой. Взгляд её стал особенно пронизанным тоской и беспомощностью, когда она заметила, что ее желания и усилия не смогли изменить то, что стало частью её жизни.
Она чувствовала, что забор детского сада превратился в символ непреодолимого барьера, который разделял ее от того, что она так сильно хотела сохранить и защитить. Каждый день она шла к этому забору, но её визиты становились всё более бессмысленными и печальными.
На лавочке перед своим домом, сидя в полной тишине и оставаясь без надежды на изменения, Маргарита Николаевна поняла, что её жизнь превратилась в бесконечный цикл невыполненных ожиданий и невозможных надежд. Барон рядом, а её сердце продолжало быть в плену нескончаемой тоски, от которой не было спасения.
Слегка обалдел, случайно подслушав телефонный разговор крашенной блондинки…